«Да ты, сука, поэт, оказывается!» – выругался про себя я.
Попытался подогнуть ноги, но вместо этого едва не завалился набок. Да что за напасть такая? Только правая рука и работает. Если и она отнимется – даже застрелиться не смогу.
Застрелиться? Так, а пистолет не обронил?
Закатавший рукав альбинос осторожно провел по оголившемуся запястью лезвием гвардейского ножа, и в тот же миг я забыл про нашаренное в кармане куртки оружие. Не удивительно – из пореза хлестнула не кровь, а оранжевое пламя. Вот так дела!
– Придется подождать, – как ни в чем не бывало, вернулся ко мне Сергио, ладонью зажимавший порез.
– Хаос? – догадался я. – Никак твое кольцо с ним справиться не может?
– Теоретически я теперь такой же человек, как и ты. На практике – погрешность оказалась слишком высока. Подождем…
– И как долго?
– Скоро уже. – Сергио подкинул к потолку нож, на серебряном клинке которого мелькнули солнечные блики, и вновь ухватил его за рукоять. – Скоро…
– Уверен?
– Кольцо начинает тускнеть. – Альбинос поднес к глазам правую кисть и кивнул: – Да, минут десять от силы…
– И ты лишишься всей своей силы? Станешь никчемным ординаром? – усмехнулся я. – А стоит ли того власть?
– Не стоит, – неожиданно согласился со мной Сергио.
– Тогда зачем?
– Тебе не кажется, что этот мир исчерпал себя? – как-то невпопад поинтересовался неординар. – Что агония несколько подзатянулась? И было бы неплохо расчистить место для нового миропорядка?
– С политической или теологической точки зрения? – насторожился я.
– С точки зрения того, что этот мир переваривает самое себя. Он больше не способен родить ничего нового и подобен чудовищу, пожирающему собственных чад.
– Перегрелся?
Разглагольствования Сергио напомнили мне бредни религиозных фанатиков, вот только фанатиком неординар, несомненно, не был. К чему он, мать его, клонит?
– Я ведь уже говорил, Хаос – это не силы зла, намеренно стремящиеся уничтожить последние остатки человечества. Нет, Хаос – это основа грядущего мироздания, строительный материал, пытающийся принять новую форму и исторгающий из себя раковую опухоль нашего застрявшего во вчерашнем дне города. А паразитирующие на Печати недоумки сжигают его, пуская высвобождающуюся энергию на удовлетворение собственных прихотей. Им плевать, что тем самым они лишают остальных права на перерождение. Что по крупицам растаскивают плоть и кровь грядущего мира. Они нашли лазейку и не дают завершиться концу света; а то, что будет после, – никого не волнует. А знаешь почему? У них нет души! Они боятся умереть и уподобиться развеянной ветром пыли! Неординары и те могут рассчитывать на посмертие, а у этих впереди ничего нет. Только пустота. И это пугает.
– Я, конечно, безумно рад, что моя душа бессмертна, но хотелось бы по возможности все же продлить нынешнее существование. Уговор как раз об этом был.
– Ты ничего не понял, – печально вздохнул неординар. – Старый мир доживает последние минуты. Сейчас я разрушу седьмую Печать, и наступит окончательный и бесповоротный конец света. Так что заранее приношу извинения за обман – в будущем, сам понимаешь, встретиться у нас уже не получится.
– Ах ты гнида! – непроизвольно вырвалось у меня. Я рванулся к альбиносу, но, так и не сумев оторваться от пола, скорчился в приступе раздиравшего легкие кашля. – Мы же, сука, с тобой договаривались!
– Такова жизнь, – пожал плечами Сергио и вновь глянул на кольцо.
– Ладно, два вопроса, – заметив, как гаснет сияние серебряного перстня, заторопился я. – Какого ляда ты тащил с собой меня? И зачем тебе это? Зачем?!
– Разрушить Печать может только вещество, содержащее саму квинтэссенцию этого мира – кровь человека. Ординара, если тебе угодно. А я до сих пор не уверен, что сумею выжечь из себя весь Хаос до конца. – Неординар с ножом в руке направился к колонне солнечного света, потом обернулся и пожал плечами. – А зачем? Считай, перед тобой четвертый всадник Апокалипсиса. Не всем же грезить о вечной жизни, кто-то должен и работу выполнить.
– Стой! – крикнул ему в спину я и осекся.
А так ли безумна затея Сергио? Не прав ли он в своем утверждении, что этот мир исчерпал себя до донышка и теперь способен лишь пожирать собственных детей? Я ведь был за Оградой – я видел остатки былого великолепия. Траву, деревья, солнце и облака над головой. Разве можно назвать жизнью существование среди бетонных стен, с вечно висящей в воздухе пылью и затянутым серой Пеленой небом?
И разве меня не бесила собственная неполноценность? Второсортность – и лишь потому, что угораздило родиться ординаром? Какие у меня были перспективы? Работать, работать и работать, а потом сдохнуть? Никто ведь даже не заметил бы, что одним муравьем стало меньше. Никто.
Впрочем, теперь мне это не грозит. Я покину наш бренный мир намного раньше. Фактически – я уже мертвец. Даже передвигаться самостоятельно не в состоянии. Все, что от меня осталось, – полуживая оболочка, в которой бьется ошалевший от ужаса разум.
Страшно умирать? Страшно.
А если вместе со всеми?
Разом? А?
И нет ли в этом высшей справедливости? Если – всех и разом? С неплохими шансами на более счастливое посмертие? И обязательно – всем по заслугам. Непременно всем. И непременно по заслугам.
Так стоит ли цепляться за этот никчемный мир? Бетонную клетку, в которой лично мне больше нет места?
Не лучше начать все сначала, с чистого листа?
Забыть…
Без сожаления забыть и перестать быть самим собой?
Выкинуть все, что было хорошего? А хорошего было немало, чего уж там…